Родина-мать зовет, но сама ни за что не отвечает

Уроки Чернобыля

к 23-й годовщине со дня катастрофы на Чернобыльской атомной станции

Нас, простых людей из бывшей страны Советов, обманывали всегда, обманывали даже тогда, когда это граничило с преступлением.

26 апреля 1986 года произошла катастрофа на Чернобыльской атомной электростанции (ЧАЭС). Радиацией были заражены большие районы Украины, Белоруссии и частично России. Много пострадало тех, кто принимал участие в ликвидации последствий аварии или длительное время служил во внутренних войсках, охранявших АЭС и 30-километровую зону вокруг нее. Число пострадавших от радиоактивного облучения людей могло быть значительно меньше, если бы тогдашние руководители СССР и соответствующие медицинские службы не скрывали сознательно от народа масштабы страшной катастрофы.

В первые дни после взрыва на ЧАЭС дети гуляли на улице, осуществлялась продажа продуктов с лотков, люди выезжали на природу. Власти не отменили проведение первомайской демонстрации в Киеве. Говорили, а несколько позднее и писали, что Михаил Горбачев пригрозил Владимиру Щербицкому, тогдашнему первому секретарю ЦК КПУ, лишением партийного билета, если демонстрация не состоится. И она состоялась, и Щербицкий не только сам стоял на трибуне, но рядом с ним и внучка его стояла. По радиоактивным дорогам, как сообщила 02.09.89 г. «Комсомольская правда», была проведена велогонка.

Во многих районах резко возросло радиоактивное заражение местности. Например, в воде – в 100 раз. В этот критический момент медицинские службы и другие ведомства, сообщалось в той же статье в «Комсомольской правде», решили повысить допустимую дозу накопления радиации с 10 до 35 БЭР и засекретить уровень радиоактивного заражения отдельных районов. Этого требовало секретное письмо начальника 3-го Главного управления Минздрава СССР К. Шульженко об усилении режима секретности при выполнении работ по ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Вот некоторые пункты из этого руководящего письма под номером У-2617 от 27.06.86:

4. Засекретить данные об аварии.

8. Засекретить сведения о результатах лечения.

9. Засекретить сведения о степени поражения персонала...

Тогдашний вице-президент АМН СССР Л. Ильин утверждал в «Известиях» 18.09.86 г.: «Сколько-нибудь значительного увеличения количества больных раком не предвидится...». Бывший министр здравоохранения УССР А. Романенко в тех же «Известиях» писал, что«даже более 1000 БЭР, полученные женщиной, нисколько не отразится на здоровье родившихся у нее детей». Такую концепцию поддерживал и профессор В. Книжников. У детей в зараженных радиацией районах наблюдались частые носовые кровотечения, у многих ухудшилось зрение. 

Всесоюзный центр радиационной медицины проводил исследования, но о результатах, как писал 15.11.89 г. в «Правде Украины» А. Сокол, не сообщили даже местным врачам. Между тем, проведенные в те времена статистические исследования в Народническом районе Житомирской области показали, что в 1989 году по сравнению с 1985 годом заболевания катарактой глаз увеличилось с 65 до 195 человек, ишемической болезнью сердца – с 217 до 1854, онкологическими заболеваниями – с 295 до 385. 

Член-корреспондент АН УССР Д. Гродзинский в №8, 1988 г. журнала «Знание-сила» писал: «Мы еще не знаем или мало знаем устройство радиационной защиты организма… Радиационное поражение иммунной системы, вследствие чего развиваются "обычные" заболевания, приводит к смертельному исходу». 

Но партийные и советские руководители СССР и Украины совместно с академиком Л. Ильиным и другими известными медиками фактически препятствовали проведению объективных научных исследований, что было признано позднее, на сессии Верховного Совета УССР в феврале 1990 г.

Многие письма «чернобыльцев» в редакции газет того периода свидетельствуют о самом негативном отношении врачей к их болезням. Яркие примеры этого были приведены в статье А. Иллеша «Исповедь ветерана Чернобыля, написанная на больничной койке»,опубликованной в «Известиях» 19.06.89 г. 

Люди, исполняя свой профессиональный, воинский, гражданский долг, приняли участие в укрощении атомного смерча. Медицина, в свою очередь, как по профессиональному, так и по нравственному долгу обязана была отнестись с особым вниманием к их болезням и страданиям. Но в центрах радиационной медицины в Москве (руководитель академик Л. Ильин) и в Киеве (руководитель А. Романенко), куда часто приходилось обращаться многим участникам Чернобыльской катастрофы, никто не желал связывать жалобы этих больных с последствиями радиационного облучения.

8 июля 1987 года за номером 373 вышла еще одна директива для военноврачебных комиссий, в которой запрещалось ставить в причинную связь заболевания и воздействие ионизирующего излучения для лиц, участвовавших в ликвидации последствий аварии и не имеющих признаков острой лучевой болезни. Преступное отношение проявили власти по отношению к военнослужащим внутренних войск, которые служили в 30-километровой зоне ЧАЭС. Если работники ЧАЭС и другие гражданские лица работали по вахтовому графику, то у солдат срочной службы «вахта» постоянного пребывания в зоне, где уровень радиации в 100 раз превышал обычный атмосферный фон, составляла 2 года. 

На протяжении ряда лет многие родители, чьи сыновья служили в зоне повышенной радиации, обращались в Минздравы и МВД СССР и УССР с единственной просьбой – ограничить время пребывания военнослужащих в опасной для здоровья зоне. На все эти письма поступали пустые отписки. Правительственные органы и почтенные академики от медицины сознательно вводили в заблуждение народ. 

Мой сын, проходя военную службу во внутренних войсках, летом 1988 года был направлен в район 30-километровой зоны, прилегающей к ЧАЭС. Радиация в этих районах оставалась высокой (от 0,45 до 1,6 млр. в час) за счет радионуклидов стронция и цезия, период полураспада которых составляет 30 лет. Я обратился с письмами к командованию внутренних войск УССР и в Минздрав УССР с просьбой ограничить время пребывания моего сына в опасной зоне. Одновременно бабушка моего сына Б. Майзлина также обратилась с аналогичными просьбами по указанным выше адресам. Через две недели поздно вечером к ней домой пришли два офицера КГБ и пытались убедить ее, что в зоне ЧАЭС все нормально. Они потребовали, чтобы она письменно отозвала свое заявление. Но она категорически отказалась это сделать.

А вскоре мы получили ответы на наши письма. Письмо из Минздрава УССР от 03.03.89 г., подписанное министром здравоохранения УССР Ю. Спиженко, № 367, 4308 было адресовано Командованию внутренних войск МВД СССР по Украинской и Молдавской ССР, копия заявителю. «Министерство здравоохранения УССР направляет письмо Б. Майзлиной. Просим внимательно рассмотреть и направить заявителю ответ». Заметьте: самого министра ответ не интересовал, он знал его заранее.

Письмо начальника военно-медицинского отдела управления внутренних войск МВД СССР П.Б. Супруна от 28.03.89 г., № 8\13-м 1139. « ...По существу поставленных вами вопросов сообщаю, что срок прохождения службы в зоне ЧАЭС установлен постановлением Совета Министром СССР в 1986 г...»

Письмо заместителя Главного Государственного врача УССР Г.Ф. Бруя от 20.03.89 г., № 0105-301. «Ваши письма с вопросами об организации работ военнослужащих внутренних войск на территориях, прилегающих к ЧАЭС, направлены по принадлежности в медицинское управление МВД УССР».

Не отвечать на письма трудящихся в Советском Союзе не полагалось. Отвечали всегда, но ответы очень напоминали игру в футбол…

Ответ и.о. начальника внутренних войск МВД ССР по Украине и Молдавской ССР Н.Г. Федосова от 05.04.89 г. был вроде бы более конкретным: «...Со стороны командования внутренних войск и воинов части принимаются все меры для того, чтобы обезопасить солдат и сержантов, несущих службу в районе, подвергшемся радиоактивному загрязнению. В частях и подразделениях созданы необходимые условия для оказания военнослужащим квалифицированной медицинской помощи. При необходимости для консультации и лечения они направляются в поликлиники МВД УССР, Всесоюзного научного центра радиационной медицины АМН СССР».Но попадали такие больные в центры, которыми заведовали все те же Л. Ильин (в Москве) и Л. Романенко (в Киеве). А те уже все сделают, чтобы отвергнуть какую-либо связь заболеваний с радиационным облучением.

Было такое стойкое впечатление, что этой власти нужны одноразовые солдаты, одноразовые граждане…

Но времена потихоньку менялись, шла перестройка, в чернобыльской зоне побывали и высказали свои мнения авторитетные зарубежные специалисты. По-прежнему врать и все отрицать становилось невозможным. И в феврале 1990 года министр здравоохранения УССР Ю. Спиженко, выступая на сессии Верховного Совета УССР, на вопрос, сказались ли последствия аварии на ЧАЭС на здоровье людей, ответил: «Сегодня, как министр, с учетом выводов, изучения и перепроверок, я со всей ответственностью должен сказать, – да, сказались». А ведь в свое время тот же Ю. Спиженко попросту не захотел решать вопрос о судьбе военнослужащих Чернобыльского полка и отфутболивал письма для ответа в УВД внутренних войск УССР.

И в том же феврале 1990 года, наконец, под давлением общественности и многочисленных протестов родителей солдат Чернобыльский полк был выведен из опасной зоны. За неполных 4 года в этой зоне прошли службу тысячи молодых людей. Командующий внутренними войсками МВД СССР генерал-полковник Ю. Шаталин признал, что вывод солдат Чернобыльского полка из 30-километровой зоны был необходим, так как долгое пребывание их там может отразиться на их здоровье («Известия», 24.02.90 г.). 

Таковы факты деятельности ответственных руководителей бывших СССР и УССР и медицинских работников после аварии на ЧАЭС. Многие ликвидаторы не дожили до сегодняшних дней, другие – «тихо» болеют. Еще не известны масштабы последствий от радиационного облучения для многих людей. Известно лишь одно – что никто из упомянутых выше советских руководителей так и не был привлечен к уголовной ответственности. 

Единственное утешение: к ответственности была привлечена и осуждена к высшей мере наказания сама советская власть. Правда, остались «достойные» наследники… 

Леонид Лифшиц,

Запорожье – Магдебург