Начало
Я не знаю, нужно ли это кому? Найдётся ли у меня читатель? Зачем ворошить прошлое, если это не интересно молодому поколению? Но мне почему-то грустно и больно, кода на моих глазах, стираются значительные даты истории. Когда не хотят знать правду, стараются забыть или исказить то, что составляет историческое наследие народа. Именно народа, а не бездарных руководителей, разного уровня. В наше время, когда сознательно уничтожается история и культура русского народа, я хочу напомнить лишь о некоторых страницах двадцатого столетия. О том, что пережил лично, и что тяжёлым отпечатком пронёс через дальнейшую жизнь. Я хочу рассказать о трагедии, которая произошла в далёких восьмидесятых. Как эти события воспринимались глазами участников. Что бы те, кто будет жить после нас, знали, из чего и как, складывалась нелёгкая судьба тех, кто принимал участие в ликвидации аварии, на Чернобыльской атомной станции. Я хочу рассказать правду, глазами очевидца, что там происходило, и чему был свидетель сам.
Мысли путаются и рвутся. Я сижу за столом и ни как не могу заставить себя окунуться в прошлое. Оно сделало меня инвалидом, изменило жизнь до и после, и возвращаться к нему нет никакого желания. Где я переступил черту, чем прогневил Бога? Почему я оказался там? В какой момент дьявольские силы стали руководить миром? Перед глазами горит тусклый свет лампы. Не прибранная, пустынная квартира холостяка и я, закутавшись в старый халат, сижу в кресле и с безнадёжностью взираю на будущее. Нет ни семьи, ни детей, ни друзей! Все остались где-то там, за чередой прошедших лет. Где-то слышен шум городской жизни, веселье, смех, а мне холодно, я зябну, крепче кутаюсь в халат и вспоминаю.
Саркофаг, сооружённый над реактором, можно смело назвать братской могилой для тех, кто волей судеб оказался там. Пусть в разное время, в разные периоды, но все они оказались замешаны одним тестом. Их прах покоится на всей территории бывшего СССР. Ведь что такое саркофаг? Плиний старший объясняет, что это название буквально - "пожирающий мясо". Так сколько мяса советских солдат он вобрал в себя, за годы после аварии? И это мясо тех, кто был приговорён партией и властью, ликвидировать последствия разыгравшейся трагедии. Теперь, оставшиеся в живых неохотно вспоминают те годы. Да и вспоминать особо нечего. Разве что: пейзаж рыжего леса? Машины, покрытые свинцом? Эвакуацию населения, когда хватали под руки и силком заталкивали в машину? Пустой город Припять и разграбленные деревни? Недаром, местные жители назвали Чернобыль войной. И надо же до такого додуматься, что к годовщине революции, в честь победы над плутонием, руководство решило водрузить флаг на трубе реактора, словно это был рейхстаг! Об этом молчат массовые средства информации, но это было! У меня даже сохранилась фотография, где на трубе лежит красный стяг. Его так и не смогли торжественно водрузить отважные смертники. К сожалению, фото от времени пожелтело и на нём плохо виден флаг, но поверьте мне на слово, он есть. Хорошо помню, как мы возмущались по этому поводу. Нашлись ведь дураки, полезли. Оно и понятно, соблазнились деньгами, сумму не малую давали, орден обещали. Вот фото, мы стоим перед третьим и четвёртым энергоблоком. На нём не видно, как по крыше третьего блока бегут солдаты, Ленинградского полка. Им можно работать две минуты, фон за две тысячи рентген. И за это время, нужно добежать до назначенного места, что-то сделать и вернуться обратно. Им всем писали по двадцать пять рентген, больше нельзя, запрещено. В мирное время допустимая доза составляла только такое количество облучения. Но об этом я ещё скажу. Меня до сих пор мучает вопрос?
Зачем и для чего было селить целый полк, в тридцати километровой зоне? Где фонила сама земля и всё, что на ней располагалось? Почему моя жизнь должна принадлежать некоему абстрактному государству? Почему оно вправе распоряжаться ею? Я не ставлю перед собой цель кого-то обличать или искать правду. Что такое Чернобыль? Если кто-то думает, что это массовое проявление героизма, то это не так! Думаю, что выражу мнение большинства, если скажу, что Чернобыль - это хамское, наплевательское отношение советского правительства к своему народу. Его несостоятельность и безграмотность! Кто такой был Л.И. Брежнев? Малокультурный и малообразованный человек, как и всё политбюро в целом. Это прямые наследники и преемники сталинского режима. Они взяли на себя смелость легко распоряжаться судьбами и здоровьем всей нации. Сейчас, даже трудно сказать, назвать точное число людей, подвергшихся ядерному облучению. Их привозили на станцию эшелонами, как скот, и тупо облучали, прогоняя через крышу третьего энергоблока. Они и ушли из жизни раньше других. Но остались их дети. Кто может сказать и поручиться, что будет с ними дальше? Какое они произведут потомство? Мутированных детей, для будущего зверинца, с двумя головами и с четырьмя ногами? Или особей доисторического периода? Кому-то повезло больше, работали на могильниках, закапывали заражённый металл и всё, что попало в зону отчуждения. Кто-то собирал мусор вокруг реактора, где каждый болтик или винтик звенел до боли в ушах. А лежало там всё, вплоть до графитовых трубок. Если уж заразилась Скандинавия, то можно себе представить, что творилось вокруг четвёртого реактора.
Светлая память тем, кого уже нет в живых, тем, кто стал жертвой заклания политической системы. Вы не найдёте здесь слов о героизме, патриотизме и прочей словесной мишуры какой принято наделять каждую страницу периодического издания. Это будет простое повествование рядового солдата советской армии. Который, своими кирзовыми сапогами, измесил немало радиоактивной грязи и получил достаточное количество бутербродной смеси, называемой - дозой.
Дни тогда стояли солнечные, светлые. Была весна и так хотелось жить и верить в светлое будущее. Все мы были молодые. Всем хотелось, простого человеческого счастья. Что где-то случилась какая-то авария, нас не касалось. О ней передавали короткие сведения, как о пустячном недоразумении. Ошибке дежурного персонала, о недосмотре пожарного состава. Но это было далеко, и все были уверены, что советская наука, как всегда, находится на передовых рубежах мировых достижений, и она легко справится с какой-то там незначительной аварией на атомной станции.
Но мы ошибались. 26 апреля 1986 года на Чернобыльской АЭС(СССР) произошла масштабная и тяжёлая в истории освоения атомной энергетики катастрофа. Она имела глобальный характер - её последствия включили практически все континенты и страны. По международной шкале опасности INES Чернобыльскому взрыву была присвоена седьмая, самая высокая категория опасности. По масштабам воздействия её относят к "катастрофам цивилизации"! Это коснулось и нас. И не только! Когда забили тревогу соседние государства, и мировая общественность потребовала объяснений от СССР, нас проинформировали, что случилось невероятное, атомная угроза находится на территории нашего же государства! Взорвался четвёртый реактор на строящейся атомной электростанции. Радиоактивным облаком были уничтожены не только посевы, но и заражены реки и озёра, стада крупнорогатого скота. Уже нельзя было пить молоко, есть мясо, ловить рыбу, человечество почувствовало себя неуютно, не комфортно на собственной планете. Надо было срочно что-то делать, что-то предпринимать! Об этом говорили не только у нас, но и за рубежом. Один из участников этих событий Фанис Гарифович Сафин, вспоминает об этом так:
"Я учился тогда в Киевской высшей школе МВД СССР им. Ф.Дзержинского. Тревогу нам объявили двадцать шестого апреля в 23. 30. Такое случалось часто, для учебных заведений, учебная тревога дело обычное. Вот и на этот раз, думали, всё пойдёт по накатанному сценарию, но что-то не складывалось, мы не бежали, сломя голову, нам не отдавали приказы. Среди курсантов начали возникать слухи о какой-то аварии на станции. Во втором часу ночи курс был построен и зачитан приказ министра ВД УССР. Нас срочно отправляли на Чернобыльскую АС.
Собирались наспех, кто-то успел взять с собой немного денег, кто-то просил у товарищей верхнюю одежду, продукты. Суета была и среди начальства. По тревоге, почему-то не был поднят начальник материально технического снабжения, в результате чего мы остались без защитных костюмов и палаток. Но зато нам выдали противогазы! Как выяснилось позже, этот намордник не спасал от радиации. Из Киева выехали автобусами. Зловещая колонна транспорта растянулась на несколько километров, в сторону Чернобыля. Туда отправляли пустой транспорт для эвакуации населения, полк солдат из внутренних войск, что-то ещё, но в целом обстановка оставалась не ясной. Многочисленные КПП мешали продвижению вперёд. На одной из остановок, все вышли из автобусов, разлеглись на траве, а так как погода стояла солнечная, некоторые разделись до пояса и с удовольствием загорали, чувствуя себя как на пляже. Что возмутило начальство - непонятно! Но всем почему-то приказали одеться и из автобусов не выходить. Оказалось, что вышло недоразумение, здесь прошло радиоактивное облако, и радиация составляла 17 рентген. И опять мы ехали и ехали, наконец, приехали! В конечном итоге, службу нам пришлось нести в городе Припять! Что интересно, паники там не было. О слаженности действий говорит тот факт, что 52тысячи населения эвакуировали за два часа! В 14 часов начали и в 16 закончили.
Когда мы заступали на смену, начальник мед части прошёл перед строем и каждому налил в стакан йодистого калия. Понятно, пьянство не порок, пьют и денатурат, пришлось выпить! Нам пояснили, радиоактивный йод действует на щитовидную железу, и чтобы не забить её, рекомендуется пить калий. Если бы сказали пить мочу, пили бы её. Ради спасения родины, что не сделаешь! А вот спать приходилось прямо в автобусах, не было воды, столовая находилась тут же, среди сидений! И в таких антисанитарийных условиях мы пробыли несколько дней. Ропота не было, все понимали - так надо!
Что меня поразило, так это город Припять. Теперь он выглядел сюжетом из фантастического фильма. Пустые дома, бездомные собаки и ни одного человека. Казалось, что даже мухи выросли в своих размерах и превратились в мутантов, захвативших целый город. Странная картина, среди зелёных парков и садов, царит безмолвие и пустота.. Особую зловещность, пейзаж приобретал ночью. Среди застывших бетонных монстров, где-то светилось одинокое окно, где-то выла собака, разыскивая хозяев. А над самой станцией, поднимаясь высоко в небо, стояло фиолетовое сияние! Как будто чрево ада разверзло свою пасть. Жуть, да и только"!
Этот рассказ, прошу дополнить Мельникова Николая Лаврентьевича, в то время слушателя академии МВД. И он, почти в слово в слово, повторяет, как заученную истину, предыдущую историю.
- Да, утром нас построили на плацу и спустя некоторое время отправили в Чернобыль. Пост у нас был на нефтебазе, не далеко от станции. Хорошо помню фруктовый сад - красота!
- Это я уже всё слышал! - стараюсь сбить его с напыщенности фраз. - Ну, вот вы эвакуировали население, и что? Никто не сопротивлялся?
- Нет! Какой смысл? Остаться умирать? Здесь ведь жили семьи тех, кто работал на станции, а они отлично понимали всю угрозу заражения! В квартирах оставалась только оперативная смена.
- А как насчёт мародёрства? - всё ещё пытаюсь вывести его на откровенность. - Я своими глазами видел разграбленные квартиры, сёла! И от местных жителей слышал, что это делала милиция!
- Нет! Среди нас таких не было! Категорично заявляет он. Вот позднее, когда ввели войска внутренних сил Украины и Молдавии, где были солдаты срочной службы, то инциденты случались. Особенным спросом пользовалась техника, грабили! Скажем так, не сознательные элементы решили воспользоваться ситуацией, и проявили крайнее усердие в присвоении чужого имущества.
- Ну, и долго вы там были?
- Нет, трое суток. Потом всех привезли в Киев, раздели догола, забрали одежду, мы приняли душ и нам выдали новое обмундирование. Все прошли амбулаторное лечение, несколько человек попали в госпиталь. Двоих комиссовали сразу же. Впервые дни на станции бардак творился. Не было у нас химзащиты, не умывались, вот и результат.
- То есть вас вывезли, не проводя никакой обработки?
- Какое там! Это уж потом дивизию химических войск пригнали, они и машины стали проверять и зону оцепили.
- Но ведь и жители, уезжая, забирали с собой целые чемоданы одежды.
- Забирали. А что делать? Им никто другой не предлагал.
История забывается, но нет ничего случайного! Это было первое предупреждение о том, что наша цивилизация вплотную подошла к тому рубежу, за которым наступает погибель! Человечество, как раковая опухоль изживает самоё себя! Уже появился и СПИД, и генная инженерия, и искусственные катаклизмы, вроде жары 2010 года. Но и тогда, и сейчас, мы не придаём этому значения. Мы по привычке умираем с песней!
А тогда была объявлена всеобщая воинская мобилизация. В основном призывали тех, кто уже имел семью и детей, тех, кому было далеко за тридцать. Рассчитывали на то, что им уже не надо производить следующее поколение. От них требовали просто отдать свой воинский долг, в связи с чрезвычайной ситуацией, сложившейся в стране. Разве кто-нибудь догадывался в то время, сколько молодых жизней унесёт этот, чёртов реактор? Сколько жертв придётся принести, в заклание науке? Сколько будет инвалидов, брошенных на произвол судьбы? Но всё это будет потом, а пока смех и веселье, в майские дни! Страна праздновала Первомай, что напоминало пир во время чумы! Коммунистическая партия была уверена в своей непогрешимости и могуществе! Знала, стоит бросить клич и тысячи героев бросятся на амбразуру реактора. Так оно и получилось. Стоило только объявить о наборе добровольцев, как тут же откликнулись десятки людей, пожелавших принять участие в массовом самоубийстве. Но не патриотизм двигал этими безумцами, а желание выбраться из нищеты. Огромные деньги, по тем временам на них можно было купить машину, манили и притягивали. Вот и ехали добровольцы, на весёлый танец смерти, с надеждой обогатиться. Но их количество, что капля в море, людей не хватало. Вот тогда-то и прибегли к испытанному методу проявления патриотизма. Благо, опыт был накоплен богатый, стоит лишь вспомнить знаменитые комсомольские стройки. Когда под вооруженным конвоем, добровольцы проявляли массовый героизм, в кратчайшие сроки, в любую непогоду, строили каналы, возводили корпуса фабрик и заводов. Так возник Беломорканал, Кузнецкий металлургический комбинат, урановые шахты, золотые прииски.
Сценарий не изменился и на этот раз. Я стал невольным участником этих событий. Помню, как рано утром, принесли боевую повестку, извещавшую о том, чем вызвана такая поспешность. Оказывается, меня призывали на срочную военную переподготовку. Прошло двенадцать лет, как я демобилизовался, к чему меня готовить? Старый я уже, негодный. Надеясь, что это простая формальность, я явился в военкомат и отдал документы в четвёртое отделение, ведавшее уволенными в запас.
Таких как я, набралось человек семьдесят, нас тут же погрузили в автобус и отвезли в поликлинику, где был сделан забор крови на анализ. После чего прошли медицинскую комиссию и вернулись обратно. В военкомате, в это время, царила суета. Служащие бегали из одной двери в другую, что-то выясняя между собой и до нас им не было ни какого дела. Мы для них были уже призраками. Так как домой нас не отпускали, то мы мирно курили на улице, посмеиваясь над тем, как удачно складывается день. Не надо идти на работу, стоять у станка или тупо сидеть в душном помещении. Надеялись, что нас скоро отпустят и можно будет зайти в кафе и выпить пива. А если и увезут куда-нибудь в лес, в воинскую часть, то мы недельку, другую, с удовольствием поиграем в войну. Как же мы ошибались! Ближе к обеду, нас опять погрузили в автобус и отвезли на вокзал. Там нас ждал плацкартный вагон, где мы все и разместились. Все двери тут же были перекрыты и мы почувствовали себя не совсем уютно. Создавалось впечатление, что ты арестант, не хватало только кандалов. Через какое-то время поезд тронулся, и мы понемногу успокоились, наверное, оттого, что многие (у кого были с собой деньги) благоразумно успели запастись спиртным. До Свердловска ехали весело, смеялись, пели песни, только сопровождающий нас майор, не уставая, призывал нас к благоразумию. Стоя в проходе, массивный и огромный, он кричал, тряся тройным подбородком, что мы солдаты! Бойцы! И не имеем права пьянствовать! Его пунцовое лицо от негодования, было готово разорваться на части. Он нёс ответственность за нас, и обязан был доставить всех в надлежащем виде в конечный пункт. Но после стакана водки, успокоился и он. Ещё больше раскраснелся, и даже принял участие в застолье. В Свердловске стояли долго. За это время умудрились открыть дверь и послать гонцов за очередной партией лёгкого вина. Банкет продолжался! А на сердце щемило:
- Как думаешь, надолго нас туда? - обратился я к одному из товарищей.
- А хрен его знает! - ответил он.- Главное не сдохнуть там!
К разговору подключились все, кто ехал в нашем купе.
- Да ерунда! Ничего страшного! Вон, на Белоярке, был взрыв и ничего, живут!
Взрыв на Белоярской атомной станции широко не оповещался, никто не знал, что там творилось.
- Живут, но только как? Все инвалиды. А сколько умерло, и не считал никто.
- А Семипалатинск? Нам не говорят, что было там.
- Да там вообще кошмар творился.
- Да бросьте вы пугать друг друга! Времена сейчас не те! Наверняка там техника, роботы разные работают, а нас, как водителей, забрали, что бы мусор вывозить.
- Как бы нас, как мусор, не вывезли оттуда.
Город Златоуст, встретил нас не дружелюбно. На этом пересыльном пункте, называемом военной частью, уже собралось несколько тысяч мобилизованных солдат. Кто-то прибыл сюда несколько недель назад, а кто-то, как и мы - сегодня. Нас быстро переодели в военную форму и оправили в столовую, которая располагалась на свежем воздухе, можно сказать на снегу, от переизбытка солдат, в помещении - места всем не хватало. Жирные щи, на морозе замерзали и есть эту баланду никто не стал. Уже вечером, нас погрузили в эшелон. Двери опять были заперты и мы вновь стали узниками военной диктатуры.
Стучали колёса, мелькали пейзажи и каждый думал о том, что ждёт впереди. На больших станциях эшелон долго не стоял, его быстро отправляли. И только из громкоговорителей было слышно: "Туристический поезд, с востока на запад, отправляется"! Для простых пассажиров, стоящих на перроне, мы были туристы. Они только недоумённо пожимали плечами, было странно видеть туристов в военной форме. Что за экскурсия такая? Может, по следам былых сражений? Но ближе к Украине, народ понимал, на какую живодёрню отправляют целый эшелон доброкачественного мяса. Женщины на перроне плакали, и рукой крестили вагоны, прощаясь с отъезжающими.
Вот таким образом, мы добрались до Чернигова. Там всех пересадили в машины и отвезли до конечного пункта назначения, тридцати километровой зоны, где стоял военный городок.
Полк, где мне предстояло провести долгих пять месяцев, был в составе Уральского военного округа и представлял из себя: несколько вагончиков, стоявших в отдалении и десятки больших, полевых палаток, окружённых колючей проволокой. Чуть подальше находился автопарк, где рядами выстроились АРСы. Машины, предназначенные для дезактивации заражённой территории. Были тут: и БМП и КАМАЗы и ЗИЛы, и много другой техники.
Народ, радостно ликуя, выпрыгивал из грузовиков на землю. Дорога, порядком всем надоела и сотни будущих калек, дружно строились в колонну. Тут и там, раздавались возгласы:
- Ну и где эта драная станция?
- Нас прямо туда, или как?
- Не терпится в могилу?
- Да плевать!
- А что это пустынно так? Городок есть, а солдат нет?
Офицеры покрикивали, стараясь ввести военную дисциплину. Мужики-то были все взрослые, давно отслужившие, и уже отвыкшие от выполнения устава. Всем казалось, что к ним должно быть другое отношение. Но нет! Командиры сразу решили показать кто тут главный! Заставили два часа строем маршировать по плацу. Мы матерились, но топали. В кирзовых сапогах, ноги быстро замёрзли, не исключаю, что кто-то и отморозил конечности. Возгласы недовольства сыпались со всех сторон:
- Что, молодых нашли, чтоб издеваться?
- Не на парад приехали, твою мать!
- Да этим сукам всё равно! Выслуживаются перед начальством!
- Что возмущаться? Мы для них бараны! Загнали как козлов на живодёрню!
Удовлетворившись тем, что дали понять, кто мы для них такие, офицеры завели всех в клуб, сооружение из оцинкованного железа. В таких сейчас располагаются, наспех сделанные, супермаркеты. Там мы встретились с генералом, который делал замер радиации, на разрушенной станции. Он выступал с багровым, красным лицом, как после южного загара, и призывал нас ничего не бояться. Дескать, ерунда! Ничего страшного! Посыпались вопросы и реплики:
- А стоять-то будет?
- Говорят, после станции амба! Пинцетом доставать придётся.
Добавлю, немного позднее, учёные сравнили половое поведение одних и тех же видов червей, обитающих в двух озёрах - одно внутри, другое вне 20-километровой зоны вокруг АЭС. Изучались черви, проживающие в донных осадках этих озёр. И выяснилось, что черви гермафродиты перешли к половому способу размножения. Черви занялись сексом. Дело в том, что такой тип воспроизведения способствует отбору более устойчивых к радиации потомков. "Эти черви, в своём развитии проходят сначала стадию самца, а потом - самки", - говорит кандитат биологических наук Никита Кучерук. В озере Карачай, где произошла авария с выбросом огромных количеств радиоактивных веществ, водятся двуполые карпы и однополые серебряные караси (самки). Такого карпа на сковородку не положишь (сильно светит). А у карасей часто нет хвоста и глаз, а чешуя растёт не к хвосту, а к голове. Воздействиями радиации на живые организмы занимался ещё Тимофеев-Ресовский. Учёными выдвинута теория, что превращение примитивных гоминид в homo sapiens произошло под воздействием радиации. Неужели перволюди были гермафродитами и именно радиация, как меч, разделила их на пары. Не тогда ли родился миф о вечном поиске своей второй половины?
Генерал гордо вскинул голову, его ответ был ясный и простой. Он простым жестом, согнув руку в локте, показал:
- У меня стоит и у вас будет! А я получил такую дозу, до которой вас не допустят. Есть норма, её получите и по домам! Всё ясно?
- А доказать можете? - крикнул кто-то из зала. - Сомнения берут!
- Может тебе ещё, и показать? - не растерялся генерал. - Подойдёшь позднее, продемонстрирую. Юмор ценю, но сейчас не до шуток. Помните, что бы продлить себе жизнь, не суйтесь, куда вас не просят. Слушайте командиров.
Из зала кто-то крикнул:
- Да у них, по-моему, аж через чур, стоит! Зачем нам строевая подготовка тут?
- Напомнить вам, что вы солдаты!
Беседа продолжалась минут пятнадцать. Нас предупредили, что пьянство здесь запрещено. Если кто-то будет замечен в употреблении алкоголя, то его тут же отправят домой. Лишат всех льгот, предназначенных для ликвидаторов аварии, а на предприятие, где ты работал, напишут письмо, в котором говорится: "При выполнении важного правительственного задания, проявил трусость и малодушие", со всеми вытекающими отсюда последствиями. А вот героям, наоборот, дадут квартиру или установят телефон. Теперь это звучит дико, но в то время, домашний телефон считался роскошью. Чтоб установить его, в очереди стояли годами. А про квартиры и говорить нечего, лет двадцать ждать приходилось, а то и больше.
Затем нас распределили по ротам и взводам. Я попал в первый химический взвод, что это значило, не понимал. Казалось, что больше всех повезло тем, кто попал в хозяйственную роту. Возить продукты из чистой зоны, это та же самая работа, как и дома, никакого риска. Не надо ходить на станцию и получать порцию атомного бутерброда. Но как выяснилось позже, я ошибался. Через станцию прогоняли всех подряд, не могли допустить, что бы кто-то остался обделённым, и не получил облучения. Так что всех, кто сюда прибыл, не минула чаша с радиацией.
Закончив с распределением личного состава, командиры подразделений развели всех по местам, то есть по палаткам. Каждая из них, была рассчитана на тридцать человек. Двухъярусные, железные кровати, стоящие по обе стороны прохода и две печки буржуйки составляли весь интерьер, полевой казармы. Правда в углу стоял ещё и стол, за которым мы проводили свободное время. Но об этом позже. Молодых лейтенантов, это те, у кого в институте была военная кафедра, поселили отдельно, в вагончиках. Условия у них были лучше, они считались офицерами. И вот тут уже начинал проявляться сам человек. Некоторые из них почувствовали власть, своё превосходство над другими, пытались поучать, командовать. Но их просто посылали в одно известное место, что било по их самолюбию. Как же! Не признают авторитет, не считаются со званием! Сейчас не помню его фамилию, но был и у нас такой политработник. Зайдёт, бывало, в палатку и давай нудить о долге, о чести, призывать к патриотизму. И сидит до тех пор, пока его дружно не покроют матом, и не пошлют куда подальше.
В солдатскую палатку, в обязательном порядке, назначался истопник. Он, естественно, освобождался от работ, и в его обязанности входило только смотреть за чистотой и порядком. Пить чай, топить печку. Каждый из нас мечтал попасть на эту должность, но нужен был только один человек. Остальным солдатам пришлось выполнять свой воинский долг, дезактивировать деревни, дороги, а затем уже и станцию. Так начиналось моё героическое прошлое.
Удручало одно, находясь в тридцати километровой зоне, дозиметр трещал не умолкая. Фон был везде, но официально записывали только тот уровень, который находился в метре от земли. Изначально, стелящийся выброс, вокруг станции, составлял тридцать тысяч рентген. Мы находились среди долгоживущих радионуклидов (плутония - 239, америция, кюрия, йода - 129 и др.). Сохло во рту и болела голова. Если при взрыве в Хиросиме или Нагасаки, человек получал только прямое облучение, то мы ежедневно и ежечасно, дышали заражённой пылью, поражая все внутренние органы непосредственно. Вскоре у всех остановились часы, не выдержав воздействия радиации. И только человек продолжал жить и зачем-то находиться в заражённой зоне. Зачем? Уж не для того ли, чтоб учёные имели под рукой испытуемый материал? Чтобы узнать подробнее о воздействии радиации на живой организм? Анализ крови проводился каждую неделю. Мелкодисперсность радиоактивных продуктов затрудняла дезактивацию местности. В условиях пылеобразования повышала опасность аэрогенного поступления в организм биологически активных альфа-бета-излучающих радионуклидов. Были также обнаружены "горячие" радиоактивные частицы, содержащие большое число высокоактивных осколков ядерного топлива. Попадание таких частиц в организм через органы дыхания приводят к тяжёлым последствиям. Что государство обещало этим людям? Чем расплатилось по долгам? А ни чем! Участь была одна, бесславное прошлое и горестное настоящее. Кто-то умер быстро, а кто-то так и остался инвалидом на отпущенный Богом срок.
Служба
Распорядок дня был обычный, армейский, не было только физзарядки. Поднимались в шесть утра, умывались и ждали завтрак. Потом шли в автопарк, учиться работать на АРСе. Это что-то наподобие пожарной машины, на базе ЗИЛ-131, только шлангов больше. Вот мы их и разворачивали, скручивали и без конца, чистили и драили. Потом начальство уходило, а мы забирались в машины, писали письма, вспоминали дом, родных, близких. Однажды, получив письмо из дома, где у меня осталась жена и дочь, я каким-то внутренним чувством, вдруг, явственно ощутил - жена мне изменила. Было ли то воздействием радиации, когда проявляются сенсорные способности, не знаю, но это оказалось правдой. Об этом я узнал, вернувшись, домой.
Позже, это и послужило причиной развода. Были ли такие случаи ещё - науке не известно. Но мне тогда, такое известие отравило жизнь, переживал и хмурился долго. Отравил Чернобыль и другие жизни. Демобилизовавшись, не все солдаты смогли наладить свои семейные отношения. У кого-то, молодая женщина хотела иметь ещё детей, а рожать уродов, не желала. Кто-то, как и я, сидел на измене. А кто-то, насмотревшись документальных фильмов, как умирают от облучения, испугался предстоящей участи, быть женой калеки, разводился сразу.
Олег Воробей был тогда идейным партийцем. На ликвидации провёл три месяца. Волонтёр. Перед тем - полгода в Афгане. Вернувшись домой, Чернобыльцем почувствовал себя сразу. Одежду выбросил в мусоропровод, а вот пилотку отдал сыну, очень уж просил. Два года спустя сыну поставили диагноз - опухоль мозга. Из-за этого ушла жена. ("Сука" - это уже сквозь стиснутые зубы.) Горько усмехается.
- Теперь мы уже другой народ!
Инвалид второй группы в 22 года, он теперь не верит никому. Покойники-друзья и мизерная помощь государства. Вот всё, что у него сегодня есть.
- МОГ я туда НЕ ЕХАТЬ, но и НЕ ПОЕХАТЬ туда я НЕ МОГ! - как заклинанье повторяет он. На что можно ответить словами: - "Несчастна та страна, которой нужны герои"! Но нас всех тогда воспитывали в духе патриотизма и самопожертвования.
Николай Батин вспоминает, что когда лежал в шестой клинической больнице, города Москвы, то там находились и первые ликвидаторы. Их облучение было настолько сильным, что фонило уже само тело, то есть скелет. От них уже облучались и медсёстры. Тогда было принято решение заменить сестёр, солдатами срочной службы. Такому солдату-добровольцу, после трёх дней ухода за больным, предлагалась полная демобилизация. И это была та правда, которая широко не афишировалась. Могу привести и другой пример. Ноги у меня начали отказывать после трёх месяцев пребывания в зоне. Когда же, по возвращению домой, я обратился в поликлинику, то врач рентгенолог, узнав мою дозу облучения, ответил мне с улыбкой:
- А к нам-то, что пришли? Наша аппаратура вас не возьмёт.
Я и теперь передвигаюсь только при помощи палки. Радиация разрушает костную основу организма. Зубов нет, есть язва, боли в голове и сердечные заболевания.
На территории части, в чудом сохранившемся сельском домике, находился солдатский магазин. Это была отрада для всех. Так как нам ежемесячно выдавали по сто семь рублей, то в нём, на эти деньги, можно было купить какие-то продукты или одежду. Первым делом все брали сгущенное молоко, в металлических банках. На гражданке, такой деликатес являлся дефицитом и в разные области российской федерации шли посылки со сгущенным молоком. То, что оно было облучено, об этом мы не думали. Но главное достоинство магазина было в том, что в нём продавался одеколон. Я даже цену его помню, пятнадцать рублей за флакон, довольно дорогой! Если учесть, что килограмм докторской колбасы стоил два рубля двадцать копеек.
И вот этот-то одеколон и был самым ходовым товаром. Возьмёшь флакончик, другой и жизнь в палатке, идёт веселей. Она уже не кажется такой мрачной и безнадёжной. Пили его все! Территория части, как гранатами, была сплошь усеяна бутылочками с надписью "Фараон", "Гусар", "Тройной". А ещё в магазине продавалась салака, пряного посола - отличная закуска. Булка чёрного хлеба и баночка рыбы съедались мгновенно. К сожалению, пили его редко, только в те дни, когда выдавали суточные. Но пили не потому, что у нас такой менталитет. Мол, русскому человеку лишь бы напиться. Нет, пили от бессмысленного просиживания в тридцатикилометровой зоне. Мы облучаемся, а для чего? Если уж привезли и нужно что-то делать, так давайте работать! Зачем же время терять?
Помню такой случай. Через месяц или два, один из солдат, Николай Суворов, не выдержав безделья, сходил в самоволку и от всей души, нажрался самогону, да так, что на ногах стоять не мог! Как кот Баюн, лежит в палатке, песенки поёт. Хорошо ему! Ну, тут сразу шумиха началась, прибежали командиры, а что делать с ним не знают. Вытрезвителя нет, куда его? Решили, до утра оставить ночевать в палатке. На следующий день его демобилизовали. Не знаю, отправляли ему вслед письмо или нет, где говорилось про его трусость, но он один из первых получил инвалидность, квартиру, телефон, путёвку в санаторий. А другие до сих пор, ничего не имеют.
Настала пора, и мы стали ездить на дезактивацию деревень. Там-то мы разживались и самогоном. В те времена его гнали повсеместно, по всей стране шла борьба с пьянством и таким образом, народ боролся с правительственным постановлением. Когда эвакуировали местных жителей, то предприимчивые хозяева не забыли позаботиться о своём будущем. Надеялись вскоре вернуться. А за счастливое возвращение, не грех и выпить. Самогон закапывали в землю или прятали в поленнице дров. Но для советского солдата нет тайн, которых бы он не раскрыл! Выглядело всё просто. Брали металлический щуп и тщательным образом обследовали всю территорию двора. Там где он натыкался на стекло, оттуда немедленно извлекалась трёхлитровая банка с мутной жидкостью. По возвращению в часть, в палатке царил праздник. Сосед по койке, становился братом или ближайшим родственником. Каждый знал друг о друге почти всё. Рассказывали и семейные истории и производственные. Кто кем работал, сколько зарабатывал. Забегу немного вперёд и скажу, что в этом вопросе была колоссальная несправедливость. За работу на станции нам платили в пятикратном размере. И вот те, у кого тарифная ставка была выше, соответственно он и получал больше. Представьте себе разницу, мои сто двадцать рублей в месяц и триста - слесаря с завода. А если это умножить на пять? То есть, если я получал меньше, то и здоровье моё оценивалось в пять раз дешевле! А рисковать приходилось одинаково! Порой, душила такая обида на несправедливость, что хотелось плакать, но приходилось мириться, изменить систему невозможно.
В одной из деревень, мы наткнулись на местных жителей. Странная была пара, пряталась у себя в подполе. Стоя с пунцовыми лицами, они встретили нас настороженно. Опасались, что возьмут их под руки и засунут в машину. Жить-то здесь запрещено! Органы власти то дело устраивали облавы, на не послушных стариков. Но нам было всё равно, мы ведь не милиция. Стали спрашивать, задавать вопросы.
- А питаетесь вы чем? - какая нелепость! Неужели больше не о чем спросить?
- Так огород ведь кормит! - добродушно отвечал дедок.
- Заражено ведь всё! - по инерции тянул голос.
- А нам уж всё равно! Уж лучше дома умереть.
- И милиция не гонит?
- А что милиция? Сначала выселили нас, засунули в какое-то общежитие, но мы вернулись, спрятались и вот живём. Об этом знают там! - и он значительно ткнул пальцем вверх. - Теперь не трогают. И раз в неделю автолавку присылают. Боятся, с голоду умрём.
Надо сказать, дозы, полученные жителями, эвакуированными из сильно загрязненных районов, достигали иногда нескольких сотен миллизиверт, при среднем значении, оцениваемом в 33 м3в для большинства жителей загрязнённой зоны и до нескольких сотен для некоторых из них.
Критическим радионуклидом в первые недели после взрыва был радиоактивный йод (131 J) Но йодная профилактика с целью блокирования поступления 131 J в щитовидную железу была проведена запоздало, бессистемно и не привела к положительным результатам. Впоследствии с облучением 131 J связан взрывной рост рака щитовидной железы, особенно среди детского контингента.
Многие жители впервые недели после аварии употребляли в пищу продукты, загрязнённые йодом, что привело к большим дозам облучения. Для жителей города Припять, эти дозы были существенно уменьшены в шесть раз. Вот и хозяйка этого дома, очевидно, не понимала, какому риску они себя подвергают. Молчавшая до сих пор, она скромно извинилась.
- Ой, солдатики, вот если б не война, то я бы угостила вас. Может бульбы вам сварить?
Но мы отказались. Что-то не хотелось есть, спросили лишь воды. Она вынесла из дома ковш и подошла к колодцу.
- Сами наберёте?
Достав ведро с водой, и наполнив ковш, удивились. Вода была желтоватого цвета. Неужели радиация имеет цвет? Никто из нас точно не знал, но и пить никто не рискнул. От кого-то мы слышали, что водка имеет свойство выводить из организма радионуклиды, и мы спросили самогон. Не ради пьянства, здоровья для! Командир роты сразу зашумел! Ему было невдомёк, что нам для проявления героизма, требовался стимул. Ну, кто ж на трезвую голову будет проявлять инициативу?
- Я вам, бля, налью сейчас! Под трибунал пойдёте!
В его сторону посыпались плевки. Но возражать никто не стал, потому что дед уже принёс бутылочку самогона и тихонько сунул одному из солдат. А мы продолжали расспрашивать, интересоваться, что и как?
- А моетесь вы где? Ни одной бани в деревне не видно.
- Ну, в мирное-то время, в райцентре мылись все, а щас, лохань воды нагреем, и хватает нам. А пить чего не стали? Боитесь отравиться?
- Так жёлтая она!
- Да, - задумался старик, - пожелтела что-то! Наверное, от липы цвет такой! Но раньше я не замечал.
Мы поставили над колодцем новый навес, что бы пыль туда не заметало, и уехали, оставляя стариков мирно доживать свой век, который они сами себе укорачивали.
На обед опять была перловка. Как нам потом объяснили, она мало подвержена заражению, поэтому есть её, приходилось часто. Зато яблок было - вдосталь. На столе обязательно стояло несколько тазов, доверху наполненных свежими фруктами. Надо было только их почистить и вырезать сердцевину.
Так тянулись дни и недели. На станцию нас пока не пускали, там работали другие полки. На дезактивации деревень, дозу облучения нам писали маленькую и большую часть времени, мы просто бездельничали. Откровенно слонялись по полку, по автопарку или нас просто угоняли в лес. Такое случалось только в крайнем случае.
Дело в том, что полк находился вблизи станции, километров двадцать от неё, и к нам часто прилетало высокое начальство. Что бы узнать, непосредственно, из первых рук, подробности ликвидации. Соблюдаются ли инструкции, как обстоят дела с героизмом, правильно ли ведётся политическая работа, понимают ли солдаты ответственность, возложенную на них? В горячую зону, а именно к реактору, чиновникам приближаться не хотелось, а доклад готовить надо, вот и повадились к нам как мухи на ... Как только в небе появлялся вертолёт, знали - нас осчастливили своим посещением высокопоставленные лица государства, кто-нибудь из генштаба или член политбюро. А они, как известно, не любят бездельников. Поэтому создавалась видимость, что весь личный состав находится на ликвидации последствий аварии. В срочном порядке всех загоняли в лес. Мы, конечно, смеялись над этим, хотя и понимали - лес-то заражён! Чем больше мы гуляем по лесному массиву, тем хуже нашему здоровью. Предлагали друг другу наломать веничков и попариться. После такой баньки, жить останется не долго, мучиться не придётся.
Вот, с одним из таких вертолётчиков я и беседую. Председатель Кировского регионального союза Чернобыль, Владимир Журавлёв. Оказывается, в Чернобыле, мы были с ним в одно время, и он был одним из тех, кто летал над нашими головами и не давал покоя солдатскому сну.
- Ну, давай! Рассказывай, как ты туда попал?
- Как все! Дали команду и поехал.
- Что, вот так вот сел на лошадь и поехал? Подробности давай. Откуда, как и почему?
Владимир человек весёлый, смеётся.
- С Цхинвали мы! Наш полк базировался там.
- А ты был командиром этого полка? - я тоже смеюсь, нам почему-то весело вспоминать то время. Теперь, со стороны, это выглядит немного романтично. Реактор, взрыв и мы!
- Нет, в звании старшего лейтенанта, я был бортовым техником.
- Учился где?
- Когда-то, заканчивал наше Кировское КВАТУ.
- Значит, Вятский с головы до пят?
- Можно и так сказать.
- Вот куда ни сунься, везде вы есть! У вас что, порода такая - быть в каждой бочке затычкой?
Сам я родом из Сибири, но в связи с профессионально деятельностью, мне приходилось бывать во многих городах. И где бы, ни бывал, там обязательно найдётся выходец из Вятки.
- Продолжай, продолжай! Значит, ты сидел в Цхинвали, ел виноград, запивал его вином, а дальше что?
Почти всё так и было. Мы прилетели из командировки, меня попросили зайти в строевой отдел, там вручили орден...
- Орден? - перебиваю я его. - Это как? В счёт будущих заслуг?
- Нет, мы когда вернулись из Афгана, то всем был предоставлен отпуск. И вот 28 января, вернувшись из отпуска, я получил награду.
- Понятно, и обмывал её! Но почему вас, Афганцев, направили в Чернобыль?
- Я по телевизору увидел взрыв и уже тогда понял, нас туда пошлют. Потому что, МИ-26 базировались только в двух полках Телавский полк, с которым был в Афганистане и в Беларусии стоял один. И в любом случае, Чернобыль нам не миновать. Этот вертолёт только входил в серию, и близко были только мы.
- Не повезло тебе.
Вот так люди и попадали, из огня, да в полымя. Год войны в Афганистане, это вам не на курорте быть! А тут ещё предстояло пройти и Чернобыль. Очевидно, вот так судьбой предназначено, одному несчастье расхлёбывать, другому мёд из бочки хлебать! А благодарности-то - ноль! Обвешали медалями как куклу и забыли! Но это происходит не только у нас. Мы ещё хоть как-то выживаем. В Америке ветераны войны вообще на помойках живут. Конечно, и у нас случается такое, если человек не смог себя найти. Но мы продолжаем рвзговор.
- Так оно и оказалось, нашей базой стал полигон на Украине, не далеко от станции. Раньше он принадлежал Варшавскому договору, тут проводились совместные учения, и теперь он служил временным пристанищем для боевой техники. Потому что, после нескольких полётов над реактором, вертолёт отправлялся в могильник.
Это я знал и без него, вся техника, которая использовалась при ликвидации аварии, утилизировалась и направлялась в могильник. Их было такое множество, что и сосчитать трудно. И в нашем полку было такое захоронение, но над ним даже крест не стоял. Как это всё помечалось на карте - не знаю. И сохранятся ли эти карты для будущего поколения - неизвестно. Распад плутония длится веками. Может, будущие археологи будут изучать нас именно по этим могильникам.
- И куда вы летали?
- Разнарядку давал командир эскадрильи. Обычно полёт был в Чернобыль, в Киев или в зону.
- Понятно, это к нам! Ты видел, я тебе внизу рукой махал, здоровался с тобой?
- Видел! Я тебе тоже махал.
Оба смеёмся.
- Значит, песочек в реактор ты не сыпал?
- Нет, мы же были позже.
Делаю паузу, хочу спросить о том, что меня самого интересовало.
- А как вы относились к тому, что в реакторе покоятся ваши товарищи? Что говорили об этом?
Как туда свалился вертолёт?
- Что говорили? Что за троса зацепился, не посмотрел пилот. Все ведь старались опуститься пониже, а это тоже связано с риском. Сколько там техники вокруг реактора стояло! Командование требовало точного сброса. Ведь, сколько мимо попадали, кто повыше летал. Вот и они, соответственно, высоту подбирали, прицеливались, где-то просмотрели. Как обычно говорят? Сработал человеческий фактор. Понятно, что виноват командир экипажа.
- Значит, был приказ?
- Ну, да! Чтоб пониже, поточнее!
- И на борту, наверное, чёрные ящики следили за выполнением приказа?
- Сергей, я не могу тебе точно сказать. Сам знаешь, приказ знал только командир, или кто отдавал его. Сказали, чтоб была предельно малая высота и точность сброса и всё. И сам экипаж знал, если промахнёшься, придётся лететь второй раз. Поэтому и старались сделать качественно.
- Всё равно, сам факт гибели вертолёта, должен как-то воздействовать на людей? Да и сам Чернобыль не радовал глаз. Вот у тебя лично, какие были ощущения?
- Ну, это, конечно же, гнетущая тишина. Мрачные лица, особенно после полёта.
- Значит, всё-таки, сознавали опасность?
- Понимаешь, в отличии от гражданского населения, мы получали специальное образование, мы изучали оружие массового поражения и были как-то к этому готовы.
- Конечно! - перебиваю я его. - У военных было больше приспособлений, что бы уберечься от радиации.
- Какие там приспособления? Нам давали такие же лепестки!
- Это вам сразу стали их давать! А мы сначала пользовались респираторами.
- Какая разница! Если честно, я и пользовался им только один раз. Я в нём чуть не задохнулся.
Разговор стал переходить на какие-то частности, мне было это не интересно. Любопытно было узнать, чем же всё-таки конкретно занимались вертолётчики?
- Но ведь не всё время вы были воздушными такси? Что ещё вы выполняли?
- Проверяли плотины в шестикилометровой зоне. Если где-то обнаружится, хотя бы ручеёк, отмечали на карте и вызывали сапёров. Там же делали замер радиации грунта. Нас тогда первый канал телевидения снимал, съемочная группа вышла на берег, а от винтов такая пыль поднялась, что они голову накрыли плащами и бегом обратно. Зато сняли берег Припяти. Год назад здесь отмечали праздник, по всему берегу были разбросаны палатки, стояли котелки над кострищем, как будто люди на минуту отлучились. С учёными летали, нам дали два американских прибора. Один из них мы закрепили в люк в полу, и летали с ним восьмёркой над реактором, на разных высотах, начиная от пятидесяти, делали замер альфа и гамма излучений.
- И сколько вам за это писали?
- Да писали как всем, по среднему.
- Неужели дозаторов не давали?
Мой собеседник возмутился.
- Ты как будто не бывал там! Давали! Когда я вернулся первый раз из зоны, посмотрел на прибор, он одно показывает, стукнул его ботинок - другое! Я химику говорю, зачем вы нам даёте такие приборы, если они всё врут? "Мне сказали, я вам выдал"! - вот его ответ. И всё, больше я этот прибор не признавал. Правда, ещё раз пришлось им воспользоваться. Это когда ночью пришлось летать над реактором. Учёным, почему-то требовалось делать замер именно ночью. Вот и барражировал восьмёркой, два часа над реактором. Он уже закрытый был, но вот синее свечение шло из него. Ребята рассказывали, что впервые дни, вот этот синий купол поднимался до двух тысяч метров, и видно его было за пятьдесят километров.
Задаю ещё один вопрос.
- В январе, феврале, фон на третьем блоке составлял что-то около трёх или четырёх тысяч рентген? И ты знаешь, я что-то птиц не припомню. Не было их там! И вы, значит, решили их заменить? Покружиться над реактором?
- Тогда я, наверное, хватанул излишек. Мы даже печку боялись включать, чтоб не засасывало воздух. Если ты помнишь, тогда как раз морозы ударили, и мы как полярники на зимовке, в этом вертолёте. У одного теперь рак обнаружили. Его, правда, сразу списали, после Чернобыля.
- Ладно, не будем о грустном. Ты мне лучше скажи, что вы пили? Водку, одеколон или самогон?
Смеётся.
- Одеколон, конечно, мы не пили. Вокруг гарнизона, спиртное вообще запрещено было продавать. И вот кто услышит клич, что куда-то, что-то завезли, берут в плен местного прапорщика, а у того запорожец был, и едут или за пивом, или за коньяком. А кто-то и в Чернигов сгоняет. Наберёт парашютную сумку разного ассортимента и все довольны. Особо-то пить некогда, перед вылетом к доктору надо. Всё строго было. Если даже утром, на построение опоздаешь, шёл доклад в Москву и тебя увольняли. Писали какое-то письмо...
- Знаю! При выполнении важного, правительственного задания,..
- Да, что-то в этом духе! Но вот химики, те употребляли. Я помню одного такого, рожа красная, глаза опухшие. Им ведь спирт выдавали! Если в кабине больше 0,15, то они должны проводить трёхкратную обработку салона. Солдат наливал в котелок спирт, брал кисточку и работал. На это уходила трёхлитровая банка, но каждый солдат знает, экономика должна быть экономной! Поэтому, у него всегда оставался в котелке излишек.
- А расскажи какой-нибудь курьёз?
Почему я его об этом попросил, потому что там случалось такое, что и нарочно не придумаешь. В экстремальных условиях, обыкновенная история выглядит иначе. Так, например, в годы второй мировой войны, во время наступления, одна из санитарок зацепилась телогрейкой за колючую проволоку и повисла. Беспомощно болтает руками и ногами, кричит! Так пробегающие мимо солдаты, вместо того чтобы помочь ей, просто закатывались от смеха. От нервного перенапряжения срабатывала реакция на расслабление, вот и давились смехом.
- Забрали мы как-то, в Киеве одного проверяющего генерала и начальника штаба медицинских войск. Прилетели в Рудаково, в воинскую часть, и вдруг на тебе, выползает откуда-то пьяный солдат, то вправо его несёт, то влево, то на четвереньки встанет и смотрит как собака. Генерал аж опешил от такой наглости. Выручил дневальный, затащил его в палатку, убрал с дороги генерала.
- А ещё что-нибудь в памяти осталось?
- Разве, что Славутич. Эти пятнадцать кораблей пришвартованных по наименованию республик, в них жили строители этого города. Был тогда с нами зам министра МВД, очень порядочный человек. Вот он нам и рассказывал, что в первые дни творилось. После эвакуации населения такое мародёрство началось, что пришлось топить, любителей чужого.
- Как топить?
- Ставили на берегу пулемёты и открывали огонь по лодкам. С БТРов стреляли. Допустим, идёт ночью лодка по Припяти, без сигналов, без всего, вот и применяли оружие. Оно ведь как, кому война, а кому и мать родна!
- Да, тогда и из могильников, запчасти для "Жигулей" воровали.
- Мне такую мразь не жалко! Одобряю, что стреляли. Они же потом кому-то это продавали!
Трудно с этим не согласиться. Но такова уж человеческая натура!
- Я, помню, в Припяти, вот где чёртово колесо стоит, были целые холмы навалены из мотоциклов, мопедов, велосипедов. Смотришь сверху, куча разноцветных машин, рядом пирамида мототехники и тишина! А был ещё случай, одного деда не могли поймать. Никак не хотел уезжать старик. Только заслышит шум винтов, так сразу бегом в лес, только пятки сверкают. Встанет на опушке и ждёт, когда мы улетим.
Но я отвлёкся от своего повествования. Как-то, в один из таких визитов, нас отправили на прогулку в сосновый бор. Так сказать, подышать свежим воздухом, отдохнуть на природе некоторое время, и набравшись сил, бодрыми и весёлыми вернуться в часть. Гулять надо было, как минимум, часа два, а то и больше. Ну, мы и пошли. Забрели в какую-то чащобу и сели отдыхать. Кто-то захотел по малой нужде и немного отошёл в сторону. Оттуда вдруг послышался крик и не цензурная брань. Все среагировали мгновенно, мало ли что могло случиться, может, радиация мгновенно свалила бойца с ног и тот находится при смерти. Ведь написал один из нас в письме своей жене, "Письмо пишу в противогазе, на сапоге погибшего товарища". Шутка это была или он хотел продемонстрировать супруге опасность своего положения, не знаю. Знаю только, что письма вскрывались службами КГБ и прочитывались. Чтобы не было протечки информации об уровне радиации. На этот раз, все дружно повскакивали со своих мест и с любопытством приблизились к умирающему товарищу. Кто-то уже начал ломать ветки, что бы соорудить носилки для раненого. Но оказалось, что солдат просто провалился в какую-то яму. При более тщательном осмотре места происшествия, мы обнаружили, что под ним подломилась сгнившая доска. В яме хранился самогонный аппарат. Сделан он был из двух алюминиевых кастрюль, наложенных одна на другую. Очевидно, в нижнюю часть заливалась брага, в верхнюю - вода. И при помощи не хитрых устройств, скопившаяся влага поступала наружу. Откуда он мог тут взяться? Кто его спрятал? Приглядевшись внимательней, увидели, что местность покрыта сгнившими досками, обвалившимися землянками, поросшими мхом, существовала даже какая-то давняя траншея, по периметру окружности. Что это было? Стоянка партизанского лагеря, в годы войны, или жители местных деревень прятались тут от немцев - неизвестно. Но в любом случае, находка была любопытной. Самогон пользовался спросом всегда! На фото видно, с каким любопытством мы рассматриваем находку.
Владимир Девятых, который так же проходил службу в этом полку, вспоминает.
- Мы в этом лагере даже землянку восстановили! Находили ржавое оружие, некоторые искали какой-нибудь партизанский арсенал, с автоматами, с боевыми патронами. Зачем? Не знаю. Наверное, надеялись найти какие-то отголоски той эпохи или что-то, в этом роде. Нас ведь тоже называли партизанами.
- Нашли?
- Нет!
Он был там позднее меня, но, тем не менее, нам было что вспомнить. Перебирая фотографии, остановились на одной. В полку стоял вот этот стенд, с загадочной и непонятной надписью "Место подвига"
Солдаты понимали всю значимость этого транспаранта и относились к нему серьёзно. Подойдёт, бывало, какой-нибудь боец, и ненароком, расстегнув штаны, с широко раскрытыми глазами совершает подвиг! Вот так, на наших глазах и рождались герои. Главное, он точно знал, куда патриотизм девать.
Вспомнили мост через Припять, через который бегали на станцию. Почему бегали? Да потому что железная конструкция излучала определённую дозу радиоактивного заражения и миновать его нужно быстрее.
- А мы в этой Припяти и рыбу ловили! - говорит Владимир. - Сушили на солнце и ели.
- Мы тоже ели! Но тогда, правда, она почему-то плавала вдоль берега, кверху брюхом. Лежит такая здоровая рыбина и балдеет, от удовольствия, едва плавниками шевелит. Наркоманка, наверное! Нанюхалась стронция или плутония и в кайф вошла.
- Я через этот мост сорок два раза бегал, - продолжает Владимир. - Двадцать шесть раз был на станции и один раз чуть не остался там навсегда. Забыли нас. Отцы-командиры домой торопились и не сосчитали всех. И мы пешком, по заражённой зоне, как проклятые топали в пыли.
- А чем занимались в свободное время? - спрашиваю я.
- В карты играли.
Действительно, вечерами, самые непоседливые и активные, собирались за столом. Рядом топилась буржуйка, мы чифирили, разговаривали и играли в покер, на деньги. Карт не было и поэтому, для этих целей использовали домино. Бывало, что за вечер, я выигрывал рублей двадцать, а то и тридцать. А на другой день, их же и проигрывал. Но мне везло, к концу службы у меня в кармане лежало четыреста рублей. Но мой выигрыш не сказывался на товарищах. В палатке было тридцать человек и если сумму разделить на весь период пребывания в зоне, пять месяцев, то их убыток был ничтожный.
Но главной отдушиной для меня была художественная самодеятельность. Где-то, через месяц, после того как нас привезли сюда, подходит ко мне начальник клуба и говорит:
- Мы к двадцать третьему февраля готовим праздничное выступление, и не желаю ли я, как профессионал, принять участие в этом мероприятии?
Я тут же согласился. Это ж какая благодать! Сидеть в тепле и заниматься ерундой! Но в тёплом месте уже собрались новоявленные лейтенанты. До этого, я никого из них не знал. Хорошие ребята, весёлые! Главное, у них присутствовал юмор и фантазия, и мы взялись за постановку. Сам я не участвовал, только руководил. Совместными усилиями, у нас получилась какая-то миниатюра, на тему войны. Вроде как бойцы на привале. Вася Чарушин, который теперь торгует на рынке мёдом, пел. Образование у него было музыкальное, и он не плохо справлялся с этим. На смотре художественной самодеятельности, среди полков, мы даже заняли какое-то место. Но вся прелесть ещё заключалась и в том, что мы с выступлениями стали ездить по сёлам. А это давало возможность купить самогон. Как-то, приехав в один населённый пункт, нам стало известно, что в магазине есть вино. Пока идёт концерт, я попросил водителя съездить и купить вина. Он отказался, сославшись на то, что кэгебист, а он обязательно присутствовал с нами, поднимет шум.
Тогда я, взяв всю ответственность на себя, угнав ЗИЛ - 157, доехал до магазина и купил бутылок десять вина. Когда вернулся обратно, меня уже ждал капитан КГБ.
- Куда ездил? - спросил он.
- Странный вопрос. За вином.
- Купил?
- Конечно! - ответил я. С моей стороны, что-то скрывать было бы глупо. Всё было так очевидно.
- Ну и где оно?
- В машине.
То ли он не поверил моей наглости, то ли просто решил не вмешиваться, но вино у нас не изъяли. Но на всякий случай, мы решили выпить его до конфискации. И прямо во время концерта, по очереди, прилагались к стакану. Обратно ехали захмелевшие и весёлые. Остаток вина привезли в часть и там уничтожили его окончательно. Но душа меру знает. Лишнее пришлось отдать лозунгу "Место подвига". К сожалению, на этом моя карьера в самодеятельности, закончилась. На следующий день меня выгнали за несоответствие занимаемой должности. Но я нашёл себе другое занятие.
В автопарке стоял не исправный ЗИЛ-131. Ему уже давно предназначался могильник, но не хватало какой-то незначительной дозы, для списания. Я попросил командира роты закрепить его за мной и обещал восстановить его. Недели две, я упорно возился с развалюхой. Наконец, моя колымага смогла самостоятельно выехать из гаража. Какое это было счастье! Я опять был свободен! Это чувство жило во мне постоянно. Оно было неотъемлемой частью души. И я всячески старался оградить его от любых притязаний! Ещё будучи солдатом срочной службы, меня считали отличным специалистом колёсных машин, но как солдат - я числился говном! Но теперь я мог снова покидать полк, ездить по хозяйственным нуждам и быть, хоть в какой-то степени, независимым.
Немає коментарів:
Дописати коментар